Умеющий зорко предвидеть судьбу

Редкостной судьбы человек — Жамбыл Жабаев. Пожалуй, история не знает ей аналога: в 90 лет он стал всемирно известным и еще 10 лет провел в стремительном творческом полете. Жамбылом восхищались, его переводили на многие языки и большими тиражами издавали как в бывшем СССР, так и за рубежом. О нем слагали стихи и поэмы, писали рассказы, очерки и роман, создавали фильмы и симфонии. Среди тех, кто писал о Жамбыле, были Р. Роллан, М. Шолохов, П. Тычина, Н. Тихонов, К. Симонов и другие видные поэты, писатели и ученые. В чем же был секрет феномена Жамбыла?

Жамбыл Жабаев, наследовавший многовековой опыт импровизаторской традиции жырау, жыршы и акынов, являл собой яркий талант. Он обогатил устную поэзию и по содержанию, и по тематике, и по поэтике, расширил ее функциональный диапазон, повысил ее роль. Жамбыл превратился во всесоюзного трибуна, оперативно откликавшегося на все важные события в жизни страны, став поэтическим летописцем двух веков.

Казахская литература в течение многих столетий развивалась в двух формах: устной и письменной. Письменная литература создавалась преимущественно в придворной среде профессиональными поэтами или писцами-хронистами, находившимися на государственной службе у правителя, как это было распространено на средневековом Востоке. Причем авторы, как правило, посвящали свои произведения султану или же приносили свои творения в дар правителю, за что получали вознаграждение.

Устная же поэзия, создававшаяся акынами и жырау, бытовала и сохранялась путем устной передачи от наставника к ученику, от отца к сыну. Но это не означало, что произведения, передаваемые устно, лишались первоначальной оригинальности и теряли авторскую индивидуальность. Традиция передачи от наставника к ученику требовала обязательного сохранения авторского текста таким, каким он его перенимал от своего предшественника. Исключение составляли лишь анонимные произведения, а также традиционные героические и любовные сказания, которые создавались и исполнялись не одним поколением сказителей — жыршы.

Основными творцами устной литературы были жырау и акыны. Жырау представляли собой тип поэта-импровизатора, который постоянно находился при правителе, был его советником и идеологом. Он выступал с импровизацией по важнейшим вопросам жизни и государства и адресовал свои слова непосредственно хану или султану. Его выступление происходило на ханском совете или на народном собрании и носило форму поэтического размышления — толгау либо посвящения — арнау, в которых он в назидательно-философском плане говорил об эпохе своей и минувшей, сравнивал их, оценивал ситуацию в стране, излагал свое мнение о происходящих событиях, давал советы и рекомендации, а иногда высказывал свое отрицательное отношение к тому или иному поступку самого хана.

Жырау как носители идеи казахской государственности сошли с исторической арены вместе с распадом Казахского ханства.

На арену вышли акыны, которые прежде импровизировали на семейно-бытовые и другие темы народной жизни, участвовали в поэтических состязаниях, устраиваемых на свадебных пирах, годовых тризнах — поминках по умершим и прочих праздниках. Начиная с XIX века роль акынов повысилась, их поэзия стала общественно значимой. Поэтическая импровизация стала их профессией, и акыны теперь начали ездить по аулам, благодаря чему познавали жизнь, обретали знания по истории и культуре тех краев, которые посещали, нередко обучались арабской грамоте и приобщались к классической поэзии Востока. Все это позволяло акынам смотреть на общество и его устройство по-новому, выдвигаться на передний план духовной жизни казахского народа и стать выразителями cоциальных интересов и чаяний.

Жамбыл сочетал в себе качества и жырау, и акына. Устная литературная традиция предполагала, что начинающие акыны проходят серьезную поэтическую школу у прославленных поэтов-импровизаторов. Жамбыл не был исключением: он прошел блестящую школу поэтического мастерства у своего знаменитого наставника Суюнбая Аронова и других известных акынов Семиречья и Южного Казахстана. Он начинал творческую жизнь как акын аула. В 15 лет сочинил первые песни и до конца дней не переставал импровизировать. Сколько произведений им было сочинено и исполнено за это время, точно не известно. К сожалению, его песни, толгау, айтысы и дастаны стали записываться только с 1936 года, когда он буквально в один день стал известен на весь Советский Союз, благодаря публикации в газете «Правда» (7 мая) его большого толгау «Моя Родина» («Туган елiм»). В нем он рассказал об истории казахов, их судьбах в прошлом и охарактеризовал жизнь Казахстана 20—30-х годов. Лишь после этого к Жамбылу прикрепили литературных секретарей, которые стали регулярно записывать его новые импровизации, а также старые произведения в его исполнении.

Жамбыл Жабаев родился в феврале 1846 года у подножия горы Жамбыл. Это был период, когда казахи Жетысу, в частности роды племени шапырашты, куда входил род екей, откуда были предки будущего акына, находились под игом кокандцев, подвергались набегам киргизов и испытывали гнет царской России.

Активная творческая деятельность Жамбыла началась в последней трети XIX века, когда Семиречье и Южный Казахстан полностью были присоединены к России. В результате реформ 1867—1868 гг. по управлению различными областями казахских степей в Казахстане была введена российская система административно-территориального управления, что разрушило многовековой уклад жизни казахов и привело аулы к социально-экономическому кризису и серьезным общественно-политическим противоречиям.

На глазах Жамбыла рушилась традиционная жизнь казахов, гибло все, что было выработано предками в течение многих веков, нарушались обычаи, менялись нравы. Новые порядки порождали недоверие между людьми, угодничество перед начальством, клеветничество и сутяжничество, то есть те пороки, которые возникают при государственно-чиновничьем управлении. Естественно, все это наложило отпечаток на творчество Жамбыла. Многие акыны-импровизаторы, как и представители письменной литературы, во всю мощь своего таланта выражали интересы казахского народа, подвергали жестокой критике отрицательные явления в общественной и семейной жизни, высмеивали лицемерие выбранных по указке царской администрации волостных управителей, брали под обстрел людские пороки. Особенно сильно звучали голоса Махамбета, Дулата, Шернияза, Шортанбая, Суюнбая, Мурата и других. Был среди них и молодой Жамбыл.

Жамбыл, как и другие акыны, часто свои песни адресовал знатным сородичам, богатым волостным или зажиточным аулчанам. Обычно целью этих посвящений являлась не хвала, а какая-нибудь просьба. Если же тот, к кому обращены слова акына, отказывал в просьбе, то песня-арнау моментально превращалась в едкую сатиру. В песне «Шалтабаю», например, Жамбыл открыто высказывал волостному управителю свою обиду и развенчал его двуличность и циничность.

Взором мрачным смотришь в дали,
Думая, что ты один.
Волостных мы повидали
И немало, господин.
Черным потом обливался
Ты на выборах своих.
И богатством ты швырялся,
Был приветлив, щедр и тих.

Был ты всем, как друг и брат,
Всем кричал ты: «Жамагат».
А добился власти,
Никому ты стал не рад.

Не приветлив ты, не мил,
У тебя не раз я был.
Как не гневаться Джамбулу,
Коль с обидой уходил?

Такие песни-посвящения — излюбленная форма Жамбыла досоветской эпохи. Поводом для подобных обращений могли быть и различные жизненные ситуации, людские действия и нравы. В них Жамбыл рассказывал о конкретных делах реального человека, давал им оценку, стыдил и корил жадных богачей за их скупость и бездушие, выставлял на посмешище воров и лжецов, зло высмеивал спесь баев и биев. За это власть имущие не любили Жамбыла, но он не боялся и не заискивал перед ними. Жамбыл знал, что его поэзия неподвластна никому, ибо у казахов издревле был культ поэзии и красноречия. Не случайно в народе бытовало крылатое выражение «Верх искусства — красноречие» («Онер алды — кызыл тiл»). К тому же в казахском обществе с древности придерживались принципа «можно лишить головы, но не слова» («бас кеспек болса да, тiл кеспек жок»). И никто из подвергавшихся осмеянию не имел права наказывать акына, преследовать его. Наоборот, они старались умаслить и одаривали его, потому что боялись: песня разлетится по аулам, и о них пойдет дурная слава. Акыны, в том числе и Жамбыл, очень умело пользовались этим обстоятельством.

Жамбыл — непревзойденный мастер айтыса — поэтического состязания акынов. Именно в айтысе наиболее ярко проявился его великий талант, он показал себя истинным художником слова, обладающим образным мышлением, сочным языком и всеми качествами, необходимыми для победы в большом поэтическом марафоне. По традиции импровизатор мог заслужить звание акына лишь после участия в нескольких крупных айтысах, одержав победу над одним из знаменитых акынов-айтыскеров. Айтысы бывали разные по форме и целевой установке: кайым-айтыс — любовно-шуточные состязания между парнями и девушками, туре-айтыс — спор в форме песни между молодыми акынами (чаще джигитом и девушкой), суре-айтыс — эпическое поэтическое состязание маститых акынов с охватом больших проблем и разной тематики и так далее.

В творчестве Жамбыла есть все формы айтыса. От самого Жамбыла записаны айтысы с девушкой Айкумыс и дочерью богача Болека. Они носят не только любовно-шутливый характер — молодые люди в образно-поэтической форме говорят о своих проблемах, о несчастной судьбе девушки, просватанной за нелюбимого человека, о горе разлученных влюбленных:

Я мог ли к тебе, Айкумыс,
не спешить?
Я молод, о скалы я бьюсь,
чтоб любить.

Я ночью и днем лишь тобою живу,
Тебе ль для худого добычею быть, — говорит Жамбыл.

На это Айкумыс отвечает:

Ты самоуверенным, милый, не будь,
Как будто всех девушек спас ты,
Джамбул.
Зачем же расстался с родным ястребком,
Умеющий зорко предвидеть судьбу?

И Жамбыл, и Айкумыс иносказательно намекают на то, что Айкумыс просватана за «худого», то есть недостойного ее жениха, а Жамбыл не по воле своей расстался с любимой девушкой Бурым, которая в айтысе называется «родным ястребком».

Жамбыл вступал в поэтический спор со многими прославленными акынами из разных регионов Казахстана и Кыргызстана и не проигрывал. Исследователями зафиксированы тексты айтысов великого акына с Бактыбаем, Сары, Майкотом, Болтириком, Кулмамбетом, Сарбасом, Досмагамбетом, Шашубаем и другими. По сложившимся с давних пор правилам, участники айтыса поочередно нападали друг на друга, защищались и парировали слова соперника, путем взаимных вопросов и ответов выясняли знания, общую культуру друг друга, загадывали и отгадывали загадки. В пылу поэтической полемики считалось допустимым затрагивать честь и достоинство противника, вплоть до насмешек над его физическими недостатками. Поскольку акыны выступали от имени своих родов, они безжалостно поносили роды противников, восхваляли свой и прославляли его старейшин и других знатных соплеменников.

Жамбыл тоже использовал все эти приемы за исключением одного — не унижал достоинство человека. И не только в этом было его новаторство. Жамбыл ввел в айтыс абсолютно новые идеи и темы, непривычные подходы и оригинальные аргументы. И этим значительно обогатил жанр айтыса, от родоплеменного сознания поднял на общенародный уровень, придал ему острую социальную направленность и повысил значение его нравственной составляющей.
В лучших своих айтысах Жамбыл родовому и сословному пониманию жизни противопоставлял всенародное значение подвигов выдающихся личностей, сыгравших большую роль в борьбе за независимость родины. В этом отношении особенно показателен айтыс Жамбыла с виднейшим акыном Семиречья Кулмамбетом, состоявшийся в 1881 году на большой ярмарке, устроенной на берегу реки Или. Кулмамбет, победивший накануне девятерых акынов и находящийся в экзальтации, весь свой айтыс построил на восхвалениях двух конкретных родов и их знати. Жамбыл же, наоборот, пел о батырах, защищавших родную землю от посягательств чужеземцев, о бедных, но благородных людях.

В мощи народа — сила моя,
Цель народу ясна моя.
Богатырям я честь воздаю,
Вот на какой я земле стою!
Не уступлю, Кулмамбет, тебе!

Не родоплеменные и не сословные интересы движут мыслями Жамбыла. Он живет думами обо всем народе, о его чести, о судьбе, защите интересов. Именно эта направленность айтысов, да и всей поэзии Жамбыла, стала главенствующей в творчестве акына в советское время, своеобразной основой для возрождения традиции древних жырау. Если в прежнее время Жамбыл сочинял песни по разным поводам, то в советскую эпоху, особенно начиная с конца 20-х годов, он стал слагать их по случаям, имевшим общенародное значение. Его широко известные толгау и стихи 30—40-х годов предназначались, как и у средневековых жырау, в основном для торжественного церемониального исполнения перед большой аудиторией.

Прославившись на весь Союз, Жамбыл неоднократно выступал с импровизациями на торжественных собраниях, посвященных очередной годовщине Октябрьской революции, на сессиях Верховного Совета республики, на юбилейных заседаниях пленумов Союза писателей СССР, Союза писателей Казахстана и Союза писателей Грузии. И в обычные дни он импровизировал перед колхозниками и школьниками. Естественно, эти произведения в высоком стиле были исполнены социально-политического и героическо-патриотического пафоса.

Если раньше сочинение и исполнение были единым процессом, то теперь они разделились. Литературные секретари Жамбыла отныне не только записывали экспромты акына, но и читали ему газеты, информировали о происходящих в республике и стране событиях, сообщали новости, рассказывали разные истории из жизни поэтов и писателей, читали их произведения. Так расширялся кругозор Жамбыла, и он чувствовал себя участником всего того, что совершалось тогда в Советском Союзе. Постепенно у акына, как и у миллионов людей, возникла иллюзия личной причастности к решению важных государственных проблем во всем СССР, и то, что он в своих толгау смело говорил о них, вполне естественно.

Конечно, нельзя тут отрицать и тот факт, что многие его произведения 30—40-х годов были созданы по желанию властей, которые в завуалированном виде подсказаны литературными секретарями акына. Тем не менее надо признать, что эти толгау и стихи по своей идейно-эмоциональной силе и поэтическим достоинствам нисколько не уступают лучшим поэмам и стихам профессиональной письменной литературы. Они, в сущности, представляют собою классические образцы высокой поэзии жырау в условиях первой половины XX столетия. В этот период Жамбыл был и жырау, и поэт, то есть он сочинял стихи устно, но потом их шлифовал при помощи литературных секретарей. Только после такой редакционной правки стихи обнародовались.

Один из литературных секретарей акына, видный поэт Таир Жароков писал: «...Жамбыл импровизировал под домбру, не любил, когда за ним не успевали записывать. Он просил и даже требовал, чтобы ему обязательно читали запись. Когда Жамбылу не нравилось записанное, он снова импровизировал неудачные строки, а потом просил перечитать исправленный вариант и спрашивал, что еще нужно улучшить...». Здесь кроется одна из причин того, что некоторые его стихи, посвященные вождям партии, особенно толгау-размышления о прожитой жизни, по образной мощи, метафоричности и обобщенности превосходны и недосягаемы. В них налицо целенаправленный отбор фактов действительности, обобщение и художественный вымысел. При этом Жамбыл широко использовал многовековые традиции фольклора.

Песня-посвящение стала излюбленным жанром Жамбыла. Он стал своего рода поэтом-летописцем и посвящал стихи активистам, воинам Красной Армии, испанцам-республиканцам, папанинцам, ученым, комсомольцам, молодежи... Немало у Жамбыла было и персональных посвящений и обращений, стихов о больших индустриальных городах, о Москве, Ленинграде. Эти произведения не лишены художественности, и они не могут заслонить яркий талант Жамбыла, его образное мировосприятие и подлинно поэтическое самовыражение.

История народа и степные события вереницей проходят перед его глазами, когда он импровизирует о «Беге времени», о «Родине», о «Рождении жизни». Судьба народа и личная судьба Жамбыла неотделимы, поэтому в своих толгау и стихах он создал свой образ, сходный с образом народа. Он так же, как и народ, страдал в прошлом, находился под тройным гнетом, терпел лишения и бедствия, но не сломался:

Я, как цветок без дождя, без воды,
Рос на распутье последней орды.
Я, как олень, потерявший следы,
Выхода сердцем искал из беды.

Совершено другой свой образ рисует акын, сравнивая минувшее и настоящее: «Сед я, столетний, но всеми любим, Сед я, столетний, но думами юн». Впрочем, «я» акына в поэзии советского времени и в айтысе заметно различаются. Если в поэзии 30—40-х годов «я» представлено в основном в социальном плане (акын как свидетель двух эпох, как мудрый старец), то в айтысе оно охарактеризовано чисто в художественном стиле с использованием образных сравнений и метафор. «Я — скакун перед тобой, облезлым одром», «Я — речистый, как река», «Как горный кряж, я поднимаюсь над тобой. Я — та основа, что скрепляет дом большой», «Я — костер, горю в выси, Буря слов — врага коси», «Я же — сокол, полный сил», «Клад народа — это я, Речь народа — это я», «Я, как молния, ударю и хребет сломаю твой», «Я — ковер, что степью сшит из живых цветов и песен».

Вообще, следует подчеркнуть, что Жамбыл, будучи представителем устной поэзии, вышел за ее рамки, расширил ее изобразительные возможности. Как профессиональный поэт, он сложил стихи о природе и временах года, о поэзии и искусстве, о стихотворцах, музыкантах и артистах. Даже в толгау, айтысах и дастанах он описывает природу, что не традиционно для устной поэзии:

С неба выпал белый нежный снег...
Серебристый, свежий утолил
Жажду расцветающей земли.
Пей, земля любимая, легко,
Белый снег соси, как молоко.

Или:

Дождь серебристый прошел,
В тучах вымылся орел.
У подножия Ала-Тау,
Поклонясь медовым травам,
На заре тюльпан расцвел.
Тополя листвой шумят.
Буйно воды Чу кипят,
На зеркальные озера

С криком лебеди летят...
А вот «Колыбельная песня»:
...Спят кузнечики в траве,
Рыбки спят в Аму-Дарье.
Тишине глубокой внемля,
Над рекою спит камыш,
Спят цветы, озера, земли.
Отчего же ты не дремлешь,
Черноглазый мой малыш?

В поэзии Жамбыла военных лет основное место, естественно, заняла тема защиты родины и дружбы народов. Все четыре года он неустанно создавал произведения о воинах, о гвардейцах, о Москве, Ленинграде. Весь мир облетела его песня «Ленинградцы, дети мои!». Многие из этих творений Жамбыла были настоящими шедеврами патриотической поэзии. Это было вполне закономерно, если учесть, что Жамбыл вобрал в себя всю многовековую устную поэзию, где доминантой была воинская и повстанческая. К тому же его великое импровизаторское мастерство позволяло оперативно сочинять на злободневную тему.

Однако годы брали свое, и Жамбыл так же, как и его предшественники, начал говорить о старости. В устной литературе казахов была традиция, описывающая особенности разных возрастов человека, в том числе и старости. Почти все выдающиеся акыны слагали такую песню. И Жамбыл начиная с 1941 года время от времени пел об этом. Но в отличие от предшественников, здесь физическое и душевное состояние человека передается через сравнения:

Достиг я, шагая, вершины горы,
А век бесконечен, как песня домбры.
Расходятся ноги, как струны,  дрожат,

Стоять не могу, мои ноги стары.
Я ветхой кибитке подобен. В груди,
В глазах и в ушах моих ветер гудит.
Нет сил моих прежних управиться с ним,

А старость не вылечишь.
Что же впереди?

Война не обошла ни одной семьи. И Жамбыл потерял любимого сына Алгадая. Его гибель принесла акыну огромное горе, от которого он долго не мог оправиться. Он скорбел и сложил несколько песен о своем сыне, которые звучали и как традиционное «жоктау-причитание», и как реквием по всем убиенным на войне:

Если я обойду Ала-Тау в тоске,
Алгадая найду ль?
Если травы обшарю в Сары-Арке,
Соколенка вспугну ль?

Горе не сломило Жамбыла. Он продолжал петь, правда, все реже и реже. Одна из последних песен была посвящена акынам — соратникам и продолжателям многовековой устной поэтической традиции. Это было своего рода песенное завещание великого акына и напутствием тем, кто принимал эстафету импровизаторского искусства. Произошло это выступление в декабре 1943 года на республиканском айтысе акынов. Это год гибели его сына, война была в разгаре. А Жамбыл верил в победу и ждал ее. Не терял надежды и тогда, когда в декабре 1944 года он спел свое «Последнее слово»:

Кто мой костер потушил?
Кто мои уши закрыл?
Слабый румянец горит,
В постели лежу без сил.

Я не владею собой,
Слаб я, пора на покой...

Жамбыл дожил до дня Победы, он воочию увидел радость и ликование народа. Словно удовлетворенный этим и исполнив свой долг, 99-летний Жамбыл ушел из жизни 22 июня 1945 года, накануне Парада Победы.
Он покоится на территории своей усадьбы близ Алматы, на могиле его воздвигнут монументальный мавзолей. Его имя носят Жамбылская область, районы и села, школы и учреждения культуры. Народ суверенного Казахстана высоко ценит великого акына и достойно чтит его память. Литературное наследие Жамбыла является национальным достоянием и продолжает быть объектом как художественного творчества, так и научного исследования.

Сеит КАСКАБАСОВ,
директор Института литературы и искусства имени М. О. Ауэзова,академик НАН РК